У Босфора шум сильнее

Пожалуй, я только сейчас понял, почему современные турецкие моряки питают слабость к мощным двигателям, которые они устанавливают на своих деревянных суденышках.

Солнце взошло, оно поднималось все выше и выше, а мы все ползли с той же «скоростью». Берег от нас находится не более чем в десяти — двадцати метрах; по бульвару прогуливаются люди, покупают мороженое и смотрят на нас с нескрываемым любопытством. Съев мороженое, они уходят, другие занимают их место. Наверное, мы представляем для них интересное зрелище: наполненные паруса, тарахтящий мотор, а яхта стоит на месте, словно ожидает стартового выстрела. Нет, точнее, стоит, как памятник! Мы боремся за каждый метр пути — один метр в час!

Мы злимся, пыхтим, нервничаем, но пользы от этого никакой. Ладно, начнем на жизнь смотреть философски. Перебросимся шуточками с аргонавтом Язоном и его голубем, открывшим путь через Симпле-гадские скалы.

А ведь надо же, вот он, наш спасительный голубь, перевоплощенный богами в болгарский буксир «Нептун». Он идет из Средиземного моря и, должно быть, прямо в родную Болгарию.

Мы радуемся этой встрече, как дети, которые долгие месяцы не видели своих родных. Одна подленькая мысль овладевает мною... Но нет! Потом ведь замучают   угрызения   совести.    Нет-нет,   ни   в   коем случае!

«Нептун» поравнялся с нами. Весь экипаж высыпал на палубу. Мы машем друг другу, выкрикиваем приветствия, заглушая грохот дизелей. Пенистые усы под носом «Нептуна» напоминают мне о тысячах лошадиных сил, скрытых в его туловище. Та же подленькая мысль снова загнездилась в моем сознании...

Несколько лет назад я командовал «Нептуном» и поэтому знаю каждый его уголок. Зрительно до деталей представляю себе обстановку на командном мостике, а вот с точностью до секунды штурман делает вычисления: в 10. 07 будем на траверсе Румели, что означает — Босфор уже позади. Ну и ладно, хотя в это время мы все еще будем находиться на траверсе Долмабахчи.

«Нептун» проплывает мимо нас, и нет времени для гамлетовского монолога. Я поднимаю обрывок каната и размахиваю им, давая понять, чтобы нас взяли на буксир... Позор! Я выкинул белый флаг сдающегося. Димитр смотрит на меня и, кажется, ничего не понимает. Этика яхтсменов гласит: капитан яхты, согласившийся, чтобы его взяли на буксир, достоин презрения!

Да пусть идет все к дьяволу, пусть что угодно думают, лишь бы вырваться из этого проклятого места! Правда, что же будет тогда с «древними греками»? Разве мы не решили им подражать? И разве им тоже помогали в таких ситуациях буксиры?

На «Нептуне» затрезвонил машинный телеграф. Механик, махавший нам с кормы, юркнул в машинный люк—и двигатели замолкли. Буксир продолжал двигаться лишь по инерции и остановился метров через двести — на бесконечно далеком от нас расстоянии. Кто-то крикнул нам в рупор, чтобы мы подошли к ним. Наивные! Да если бы мы могли приблизиться к ним, то смогли бы миновать Босфор и своими силами.

Наконец на «Нептуне» поняли наше плачевное положение. Снова затрезвонил машинный телеграф, и под кормой появилась пена. Бог моря медленно возвращался назад.

Мы передали буксирный канат, и теперь уже не столь ненавистные, а действительно красивые берега Босфора начали быстро проплывать перед нами.